Doktor Lenas Blog

Это перевод фрагмента из книги Клода Штайнера „The heart of the matter: Love, Information and Transactional Analysis“, TA Press, 2009 (Chapter 4. Love and Power).

Наше стремление к власти присутствует во многих аспектах жизни. Когда мы пытаемся доминировать над другими людьми, мы прибегаем к роду транзакций, которые я называю силовыми играми.

Силовые игры это трансакции, цель которых – заставить человека делать то, что он предпочёл бы не делать или помешать ему делать то, что он хочет делать.

Мы в значительной степени не осознаем того, как „работает“ власть, потому что мы сами являемся частью отношений власти с самых ранних моментов нашей жизни и склонны принимать как данность и присутствие власти над нами, и злоупотребления этой властью. Тому, кто провёл многие ранние годы жизни под влиянием власти других людей, кажется вполне естественным перенимать репрессивную роль по отношению к другим уже во взрослой жизни. Восприятие дисбаланса власти и злоупотреблений властью как некой нормальности в отношениях пронизывает наше сознание в силу нашего жизненного опыта, связанного с иерархиями и конкуренцией.

Существует два основных метода злоупотребления властью: физический и психологический. Злоупотреблять властью можно тонким или грубым образом. Представим, что чудесным солнечным днём вы отдыхаете на скамье в парке, занимая как раз то место, которое хочу занять я. „Увести“ это место у вас против вашей воли было бы манифестацией моей власти. Если я достаточно силён физически, я, возможно, смогу оттолкнуть вас или сдвинуть вас с вашего места, это пример грубой физической силы. Или же я могу прибегнуть к психологическим методам, чтобы сместить вас с вашего места без применения физической силы.

Психологическая власть завязана на способности управлять мотивом, побуждающим вас делать то, что вы не хотите делать – например, покинуть скамью. Любая психологическая власть осуществляется через подчинение. Я могу запугать вас и тем самым согнать со скамьи или же я могу вас обходительно уговорить. Я могу сподвигнуть вас уступить мне место, вызвав в вас чувство вины. Я могу задавить вас угрозами или повысив голос. Я могу соблазнить вас очаровательной улыбкой или обещанием или я могу убедить вас, что отказ от вашего места в мою пользу необходим для национальной безопасности. Я могу провести, завлечь, солгать. Как бы то ни было, если я преодолею ваше нежелание отказаться от своего места без применения физической силы, значит, я использовал психологический силовой манёвр, силовую игру, которая сработает, если присутствует подчинение с вашей стороны.

Для ясности все виды и градации силовых игр можно отобразить в двумерной системе координат, где одна ось отображает степень грубости игр, а другая – методы от физических до психологических. Таким образом, все силовые игры разделятся на четыре квадранта.

Отмеченные звёздочкой методы силовых игр добавлены переводчиком ради полноты картины и в соответствии с теорией и практикой Эмоциональной Грамотности по Клоду Штайнеру. Под газлайтингом подразумеваются формы психологического воздействия, цель которых – посеять в объекте воздействия сомнения в собственной адекватности, психической нормальности и окейности (прим. Елена Корнеева).

Квадрант I. СИЛОВЫЕ ИГРЫ с применением ГРУБОЙ ФИЗИЧЕСКОЙ силы: убийство, изнасилование, пытки, содержание в заключении, принудительное введение пищи и/или медикаментозных средств, лишение питания, нападение, намеренное нанесение телесных повреждений, хлопанье дверью, швыряние /порча вещей – в порядке убывания грубости.

Квадрант II. СИЛОВЫЕ ИГРЫ с применением ГРУБОГО ПСИХОЛОГИЧЕСКОГО давления: угрожающий тон голоса & угрожающее выражение лица, оскорбление, открытая ложь, угрозы, перебивание, переформулирование (redefining), обесценивающие трансакции, намеренно невнятное произношение & создание помех для восприятия.

Квадрант III. СИЛОВЫЕ ИГРЫ с применением СУБТИЛЬНОЙ ФИЗИЧЕСКОЙ силы: они „утончённее“, чем силовые игры с применением грубой физической силы, но и в них вовлечена телесность и мускулатура. Это разнообразные позы, выражающие физическое доминирование над другими (нависание / возвышение над другими, сообщающее им чувство незначительности, зависимости или неудобства), занятие места против воли других, манера стоять слишком близко к другим, вторгаясь в их личное пространство, намеренно-устрашающее повышение тона голоса. Осознанность в отношении таких силовых игр может быть важна в частности для женщин, потому что женщины становятся объектами таких силовых игр со стороны мужчин.

Квадрант IV. СИЛОВЫЕ ИГРЫ с применением ТОНКОГО ПСИХОЛОГИЧЕСКОГО ДАВЛЕНИЯ: неочевидная ложь, утаивание информации, жалобы и выказывание недовольства с целью вызвать чувство вины, сарказм, негативные метафоры (обесценивающие сравнения), распространение сплетен, псевдо-логика при аргументации. И наиболее тонкие формы психологических силовых игр: реклама и пропаганда.

Описание большого спектра силовых игр можно найти в моей книге «Обратная сторона власти» („The other Side of power“, 1981).

Большинство притеснений или злоупотреблений властью носит психологический характер. Обычно, даже в самых жестоких условиях, люди не испытывают прямого физического насилия. Но идея физического насилия, „витающая в воздухе“, подпитывает насилие психологическое. Это особенно верно в случаях жестокого обращения с женщинами и детьми, которые по определению физически слабее. Например, одного взрыва мужской жестокости достаточно, чтобы держать в повиновении жену и детей неделями или даже месяцами. В течение всего этого времени один лишь угрожающий тон голоса или взгляд работают как напоминание о насилии и инструмент контроля.

Крайняя форма психологического подчинения отражена в «психологии раба». Психология раба – это менталитет, в который некое обоснование злоупотребления властью встроено так, что притеснение своих прав человек принимает за неизбежную часть жизни и даже защищает своих угнетателей от тех, кто не проявляет принятия по отношению к ним. Классический случай – избиваемая мужем жена, защищающая и оправдывающая мужа и не принимающая мер против его жестокости, не пытающаяся оставить его, даже если это можно сделать безопасно.

Более распространённый и менее идеальный случай интернализованного психологического подавления возникает, когда люди начинают ощущать только себя ответственными за нежелательное положение в силу длительного опыта в качестве жертвы злоупотреблений властью. Например, тяжело работающие люди могут чувствовать себя виноватыми в том, что они зарабатывают недостаточно, чтобы позволить достойную одежду и обувь себе и своим детям или в том, что не могут найти более прибыльную работу.

Изучая в рамках «Радикальной психиатрии» тот внутренний механизм, с помощью которого мы вовлекаемся в отношения злоупотребления властью, мы назвали его «Родитель» (Parent). Pig Parent (Большой Свин в русскоязычных переводах, прим Е.К.) был разговорным термином, предложенным Хоги Викофф (Hogie Wyckoff) и созвучным той анти-милитаристской и анти-полицейской эпохе. Под термином Pig Parent подразумевались мысли, убеждения, взгляды, предписания и запреты, интериоризированные нами, то есть перенятые от соответствующих (репрессивных) родительских фигур в процессе социализации. Этот механизм и делает нас притеснителями самих себя. Например, упомянутая выше жена терпит унижения и принимает их, хотя в глубине души она знает, что её жизнь могла бы быть лучше. Она делает это, потому что её Pig Parent постоянно напоминает ей, что „хорошая жена подчиняется и не противоречит мужу“. Любому намёку на сочувствие к себе противостоит послание от её Pig Parent: „Не жалуйся; будь хорошей женой.“

Термин Pig Parent был подвергнут критике, поэтому мы заменили его термином Critical Parent – Критический Родитель. Концепция Критического Родителя, озаглавленная уже не столь драматично или эмоционально как Pig Parent, тем не менее подразумевала ту же функцию. Ведь как бы этот интроект ни назывался, именно из-за наличия этой внутренней притесняющей инстанции довольно малое число людей в мире может угнетать миллионы людей, не поднимая даже пальца для осуществления насилия. Очевидно, что основная наша задача состоит в том, чтобы избавиться от Критического Родителя, нашей собственной внутренней притесняющей инстанции, поскольку именно она ответственна за прочно укоренившуюся тенденцию следовать традициям злоупотребления властью.

…

Недавно я провела четыре недели в Швейцарии, в италоязычном кантоне Тичино. Среди изобилия пальм, цветущих мимоз, камелий и магнолий на побережье перламутрового озера жизнь восхитительна … с поправкой на один дефицит: по-итальянски я не много понимаю и мало говорю. Такая коммуникационная и информационная ограниченность по ощущениям как неполноценность. Однако никто из тех, с кем я общалась в течение этого месяца, не дал мне понять или почувствовать, что я не ОК. Наоборот, они переходили на немецкий, дабы мой муж и я не ощущали себя исключёнными из общей коммуникации. Просто потому что дружелюбное отношение тут принято.

В это же самое время мне на глаза попались крайне пренебрежительные посты о швейцарцах в русскоязычном фейсбуке. Доставалось не только швейцарцам, которых назвали папуасами, но и некоренным, мол, а эти „недостаточно белые“ что тут забыли?! Эти посты не стоили бы чтения и упоминания, если бы не факт, что высказаться на темы „швейцарцы-папуасы“ и „понаехали“ находилось много желающих.

В этой связи вопрос (без оценок и осуждения, только с точки зрения психологических механизмов): Какая необходимость вынуждает человека, приехавшего в чужую – не важно какую – страну, недружелюбно и пренебрежительно относиться к населяющим её людям? Да и вообще, в любых иных ситуациях – что именно побуждает одних людей проявлять грубость и оскорбительное отношение к другим людям, им незнакомым и не сделавшим им ничего плохого?

Мне кажется, это про окейность. Обесценивание других это манифестация неосознаваемой неуверенности на предмет собственной ценности. Среда, в которой индивид „вынужденно“ сравнивает себя с другими, лишь усиливает эту неуверенность и включает механизм проекции: сомневающийся проецирует на „чужака“ как на экран собственное отношение к себе и видит с этого экрана уже неуважение к себе, как если бы это неуважение от чужака исходило. Стремясь снять дискомфорт, он и прибегает к попыткам обесценивания.

Своим происхождением неокейность обязана патернализму. Патерналистской является культура, предполагающая мнимое превосходство кого-то над кем-то и соответственно дискриминацию по какому-либо из признаков – половому, гендерному, этническому, возрастному и т.д.. При этом часто в целях дискриминации инструментализируются признаки, которые невозможно или весьма сложно изменить (цвет кожи, пол и т.д.), что лишь усиливает негативный эффект дискриминации.

Окейность в патерналистской культуре понимается как некий дефицит, т.е. что-то такое, что не присуще любому индивиду безусловно, но что якобы можно теоретически заслужить, „достать“. Это как внутренняя настройка по умолчанию „Ты не ОК в сравнении с другими“ (т.к. ты не дорос / женщина / цветной / инвалид / понаехал / etc). При этом подразумеваемые условия „достижения“ окейности могут варьироваться, делая задачу их выполнения ещё более сложной.

Задача идеи дефицита окейности – сделать людей предсказуемыми и управляемыми, вынудив их конкурировать за этот дефицит. Нам легко поверить в собственную неокейность и не осознавать при этом всю искусственность и контрапродуктивность идеи дефицита. Дело в том, что потребность в ощущении индивидуальной ценности это потребность, изначально прошитая в нашем нейро-физиологическом софте. Это подтверждается тем, что проявления принятия, признания, симпатии, уважения и любви это способы подтверждения индивидуальной ценности; на нейро-физиологическом и чисто телесном уровне они вызывают в нас положительный эмоциональный отклик, как и любой акт удовлетворения любой природной потребности. Пренебрежение, игнорирование и другие способы „отказать“ в подтверждении индивидуальной ценности ранят наши чувства, делают нас несчастливыми. То есть уязвимыми для манипуляций делает нас наша природная потребность в индивидуальной ценности и стремление эту потребность удовлетворить.

Противоположностью патерналистскому представлению об окейности и её мнимых источниках является парадигма эгалитарности, т.е. идея равенства (от франц. égalité – равенство). Парадигма эгалитарности родом из эпохи просвещения, повлиявшей на развитие западных обществ, какими они сейчас есть. Зная эти общества изнутри, я далека от их идеализирования, ведь и они неоднородны и патерналистские субкультуры есть и здесь тоже. Однако факт: именно в обществах, где получила развитие идея эгалитарности, исследованиями отмечаются более высокие уровни взаимного доверия и субъективного восприятия безопасности.

Разница между патернализмом и эгалитарностью проходит именно по линии индивидуальной окейности: в эгалитарных культурах принято относиться и к себе самому, и к окружающим с одинаковым уважением. И уважение, и самоуважение здесь не воспринимаются как дефицит. И поэтому не принято и нет нужды вести себя грубо, особенно без видимых на то оснований. Ведь, даже если у тебя есть основания, есть способы решения конфликта без проявления грубости или пренебрежения. Именно отсюда и взаимное доверие и безопасность. К примеру, в профессиональной среде меньше распространены иерархии и больше – горизонтальная и контрактная формы сотрудничества, где условия прозрачны и у каждого есть не только обязательства, но и права, в том числе и право постоять за себя в случае чего. Вы можете забыть вещь в общественном месте и её не тронут или отнесут в стол находок. Или вы можете оплатить в частной лавочке без продавца и контроля, просто оставив деньги на прилавке. Всё это проявления самоуважения, выражающиеся и в уважении к другим.

В патерналистских же культурах сама концепция уважения иная. Она предполагает, что проявить уважение можно, только унизившись перед объектом уважения, т.е. обесценив себя. Или только „с кукишем в кармане“, т.е. обесценив объект уважения. Или что „боятся, значит уважают“. Идея дефицита красной нитью проходит через эти представления.

Разумеется, сама по себе эгалитарная культура не гарантирует индивидуальную окейность, ведь первичные индивидуальные настройки осуществляет семья: от значимых родительских фигур мы приобретаем либо знание о своей ценности и уважение к себе, либо наоборот. Однако в эгалитарной культуре не принято выносить внутренний конфликт неокейности во вне, пытаясь решать этот конфликт за чей-то счёт, как бы „генерируя“ себе окейность путём отказа в окейности другому. Не случайно ведь и сама культура обращения к психотерапевту с целью снять конфликт зародилась не в патерналистских, а в эгалитарных культурах. Зародилась прежде всего из идеи ценности индивидуального психологического благополучия („стремиться к психологическому благополучию это ОК“). И из мотива поддержания культуры окейности, т.е. форм общения в социуме, не создающих дискомфорта другим.

Поскольку неокейность завязана на идее дефицита, антидот здесь только один: перестать верить в справедливость послания „Ты не ОК“. И начать верить в то, что окейность это не только нормально и безопасно, но и практично. Потому что именно окейность позволяет адекватно постоять за себя там, где это необходимо. Да и вообще наладить отношения и жизнь. На любом побережье, неважно, с мимозами или без.

Лена Корнеева

„Кастрирующая мать“, „токсичные отношения“. Такие и подобные этим метафоры и аллегории часто употребляются в рамках психотерапии и консультирования. Интуитивно любой владеющий языком понимает, о чём речь, но зачастую метафора бывает понята не совсем верно или даже превратно.

Для эффективной работы необходимы недвусмысленные понятия, ведь, например, под оборотом „сильная личность“ часто подразумевается склонный к насилию, неуверенный в себе и зависимый от чужого мнения, то есть на самом деле слабый и отчаянно стремящийся скрывать свою слабость отец.

В процессе моей работы с немецко-язычными пациентами я обратила внимание на сложности и неясности, возникающие при объяснении модели традиционной функциональной модели Эго-Состояний и в то же время на то, что в немецком языке как прилагательное „обесценивающий“, так и прилагательное „ценящий“ имеют один и тот же корень и являются как бы концептуальными антиподами друг друга (wetschätzend и abwertend).

Так, для более ясного и менее затратного введения в тему моих немецких клиентов я решила применять именно эти два прилагательных и этот „ребрендинг“ очень хорошо зарекомендовал себя в моей практике: оно не оставляет пространства для недопонимания и позволяет клиенту быстрее научиться самостоятельно осознавать манифестации обоих из Эго-Состояний. (Кстати, и в англоязычной традиции употребляются сразу несколько определений Обесценивающему Родителю (Critical Parent, Controlling Parent, Pig Parent, Witch Messages) и среди специалистов нет полного консенсуса по поводу единого, поясняющего природу данного интроекта всеобъемлюще и исчерпывающе.)

Идея противопоставления обесцениваний подтверждениям ценности проявила себя как эффективная и по той причине, что психотерапевтическая работа так или иначе затрагивает аспекты индивидуально воспринимаемой ценности как нашей природной потребности – базовой потребности в любви („голода по поглаживаниям“ в трактовке Эрика Берна) и подтверждения индивидуальной ценности в рамках коммуникации и отношений вообще.

Также и в анамнестическом контексте – то, в какой степени была удовлетворена потребность индивида в подтверждении его ценности значимыми родительскими фигурами в период младенчества и дальнейших этапов развития, решающим образом определяет и его жизненную позицию („окейность“), и личностный сценарий, и характер складывающихся уже во взрослой жизни отношений.

В психотерапевтической речи выбор слов имеет решающее значение. Слово служит не только предпосылкой для взаимопонимания между психотерапевтом и пациентом; точно подобранное слово обеспечивает достижение желаемой терапевтической цели.

В то же время некоторые понятия, применяемые в психотерапевтической практике, не имеют абсолютно однозначных смыслов и тем самым оставляют некоторое пространство для интерпретаций. Иногда из-за иностранного происхождения и „трудностей перевода“ термин не совсем точно отражает заложенную в него суть. В данной статье речь идёт о новых версиях двух понятий, позволяющих более точное обозначение описываемых ими феноменов и соотвественно бо́льшую эффективность этих понятий как инструментов психотерапии.

Родительское Эго-Состояние

В трансактном анализе и в эмоциональной грамотности, являющейся методологическим ответвлением трансактного анализа, модель структуры личности по Эрику Берну является значимым диагностическим и терапевтическим инструментом. Эта модель, состоящая из трёх Эго-Состояний (Ребёнок, Взрослый и Родитель) сравнима с психоаналитической трёх-частной структурой личности (с соответственно Ид, Эго и Супер-Эго), однако фокусируется более на манифестациях Эго-Состояний в актуальном поведении и на том, как эти манифестации влияют на коммуникацию и на отношения в целом. Так, под Эго-Состоянием Родитель понимаются сохранённые в памяти шаблоны поведения и аттитюдов значимых родительских фигур. Родитель как психический интроект существенно влияет на актуальное поведение индивида и может служить и причиной психологического неблагополучия, проявляющегося как в виде внутреннего конфликта, так и конфликта в отношениях с другими.

В свою очередь Эго-Состояние Родитель состоит из двух интегративных частей: из так называемых Критического Родителя и Заботливого Родителя (в англоязычном варианте Critical Parent и Nurturing Parent). (В психоаналитической традиции существует подобное концептуальное разделение Супер-Эго на две части – на так называемую „Хорошую Грудь“ и „Плохую Грудь“ (Klein, 1948).)

Интроект Заботливый Родитель – источник безусловной любви, имманентный ему мессадж „Ты ОК“ и выражается он в защищающих, поддерживающих и доброжелательных поведенческих и вербальных паттернах.

Манифестации Заботливого Родителя присутствуют как в отношении к себе самому, так и в коммуникации/отношениях с другими. Индивид с выраженным Заботливым Родителем может постоять за себя там, где это необходимо, он способен адекватно заботиться о себе и о близких, не скуп на похвалу, проявления поддержки и благодарность.

Схема 1. Функциональная модель эго-состояний по Берну и Штайнеру

Критический Родитель – наоборот ощущается как ограничивающая и подавляющая внутренняя инстанция. Те или иные вариации послания „Ты не ОК“ это всегда проявления Критического Родителя. Неуверенность в себе, неудовлетворённость собственными успехами/внешностью/умениями/etc, тенденция к болезненному самоедству и латентному чувству вины – всё это проявления Критического Родителя в рамках личности. В рамках отношений с другими Критический Родитель проявляется двумя способами: как в чрезмерно требовательном, придирчивом и недружелюбном отношении к другим, так и в неумении защитить себя и постоять за себя там, где это необходимо. Манипулятивное, ограничивающее и наказывающее поведение – типичные проявления Критического Родителя. Критический Родитель это эмоциональная холодность, (пассивная) агрессия, недостаток уважения к собеседнику, иногда деструктивные, со-зависимые отношения с элементами той или иной формы насилия. Да и сам выбор партнёра для отношений (в пользу партнёра с чертами подобной деструктивности) зачастую продиктован именно неосознаваемой „активностью“ внутреннего Критического Родителя. Самой характерной чертой Критического Родителя таким образом является обесценивание в любых его формах.

Которая из двух Родительских интегративных частей – Заботливая или Критическая – более проявлена в актуальном поведении, зависит как от индивидуального опыта (сценарной матрицы), так и от характера ситуации (триггеров в рамках коммуникации, запускающих сценарные, т.е. неаутентичные, несвободные от драйверов, ролей и игр реакции). Осознание и рефлексия тех или иных проявлений индивидуального Родительского Эго-Состояния является важной частью индивидуального консультирования и психотерапии. Образовательный аспект психотерапевтической работы заключается в том, чтобы помочь клиенту/пациенту развить осознанность в отношении проявлений обеих из интегративных частей Родителя с целью выстраивания желаемой коммуникации или отношений. Именно в рамках этой работы понятия и их недвусмысленно истолкованные значения имеют решающее значение.

Идея индивидуальной ценности

Это не всегда простая задача в рамках практической работы над конкретным случаем – отличить манифестации Критического Родителя от таковых Заботливого Родителя. Защитные механизмы психики играют тут не последнюю роль: разрушительные ментальные и поведенческие шаблоны Критического Родителя, усвоенные от реальной родительской фигуры, часто подвергаются вытеснению и оправданию, дабы смягчить дискомфорт от внутреннего конфликта (фразами „У меня было самое нормальное детство“, „Мой отец был нормальным отцом, как у всех“ пациент часто пытается завуалировать от себя самого бытовавшее в семье эмоциональное или физическое насилие). Эта внутренняя цензура, тенденция автоматически оправдывать, вытеснять и рационализировать проявления КР и сподвигла меня искать более аккуратное и точное обозначение феномену КР. Не менее желаемым и важным является и умение чётко отличать манифестации КР от манифестаций Заботливого Родителя.

Итак, Критический Родитель по своей сути есть обесценивание: под его влиянием индивид субъективно ощущает себя менее способным и просто „меньше“ (беспомощнее, слабее), чем есть на самом деле; реальный ресурс и потенциал такого индивида в коммуникации или в отношениях резко ограничивается вмешательством Критического Родителя и ведёт к проигрыванию заведомо провальных сценариев. Пренебрежительно относиться к себе, также и в плане отношения к собственному здоровью, что является функцией Критического Родителя, – тоже проявление обесценивания, вернее самообесценивания, то есть аттитюда, перенятого от родительской фигуры. За всем этим стоит латентная (и неосознаваемая) неуверенность в индивидуальной ценности (ценности своего здоровья, благополучия, психологического комфорта), которая и ставит под вопрос и удовлетворение потребностей. Напротив, люди без опыта обесценивания в анамнезе обладают „неповреждённым“ чувством собственной ценности, не отягощены преувеличенными сомнениями в себе и вполне в состоянии относиться эмоционально ровно и с уважением и к другим, и к себе самим.

Если базовую потребность в любви и признании рассматривать как потребность в подтверждении индивидуальной ценности, то ясной становится граница, чётко отделяющая феномен Контролирующего Родителя от феномена Заботливого: Заботливый Родитель проявляется и субъективно ощущается как сообщающий и подтверждающий индивидуальную ценность (через имплицитные послания „Ты ОК“), Критический же Родитель – как обесценивающий („Ты не ОК“). Значимость индивидуальной ценности как базовой потребности подтверждает и тот факт, что явно или неявно она всегда является темой психотерапии или психологического консультирования. То, как индивид субъективно воспринимает собственную ценность и то, в чём проявляется его отношение к себе – в контексте ли отношений с родителями или в рамках актуальных отношений с другими – это область, с которой связаны и очень сильные эмоции, вызываемые либо ценящими, либо обесценивающими аттитюдами. Обесценивание ощущается как то, что ранит наши чувства, вызывает душевную боль. Ценящее же отношение, наоборот, сообщает ощущение удовлетворения и счастья.

Обозначение соответствующих интегральных частей Родительского Эго-Состояния как Ценящий Родитель (вместо Заботливого Родителя) и Обесценивающий Родитель (вместо Критического Родителя) позволяет даже новичку, только осваивающему язык психотерапии, легко научиться идентифицировать проявления соответствующих интроектов в реальной жизни, безошибочно отличать один феномен от другого и осознанно заменять нежелательные паттерны мышления и поведения желательными.

В англоязычной литературе и психотерапевтической традиции трансактного анализа концепт Критического Родителя имеет и такие обозначения как „Pig Parent“ (Большой Свин в русскоязычной ТА-литературе) и „Witch Messages“ (послания ведьмы) (Boulton, 1977). Обозначения, которые были призваны прояснить обозначаемый ими феномен, порой, наоборот, способствуют включению защитных механизмов психики (вытеснения, рационализации) и бессознательному „взятию под защиту“ реальных родительских фигур. Это затрудняет и делает более затратным по времени процесс осознания эффектов, производимых обесценивающими шаблонами мышления и поведения. Как раз в силу подобной защитной тенденции и в психотерапевтическом сообществе возникло своего рода сопротивление в отношении таких „уничижительных“ обозначений психического интроекта как „Pig Parent“ и „Witch Messages“ (Goulding & Goulding, 1979).

Более точное обозначения феномена позволяет осознавать контрапродуктивность интроекта Обесценивающий Родитель и освоить навык заменять его проявления проявлениями Ценящего Родителя в актуальной коммуникации. Именно этот навык обеспечивает положительные изменения и в рамках отношении к себе самому, и в рамках отношений с другими.

Схема 2. Функциональная модель по принципу ценности: только белые эго-состояния ресурсны и обеспечивают гармоничные взаимоотношения

Семантический резон такого более ясного разделения состоит в том, что прилагательные „критический“ и „заботливый“ не имеют однозначных, одномерных коннотаций. Слово „критический“ часто понимается и как относящееся к положительному и желательному качеству: критически мыслить и быть способным к здоровой самокритике – вполне годные способности и черты. Критика может быть и конструктивной и без критического мышления невозможно образование и просвещение. „Заботливый“ (в английском варианте „nurturing“) – несколько расплывчатая метафора, под которой можно понимать много чего в зависимости от контекста и такая расплывчатость приводит к разночтениям и недопониманиям.

Более точное дифференцирование по принципу ценности очень положительно проявило себя в моей работе с пациентами. Оно способствует и просто процессу обучения понятному психотерапевтическому языку, и помогает выработать ценящее или так называемое „окейное“ отношение как к себе самому, так и к партнёрам по взаимодействию. Грамотно сформулированное слово это чрезвычайно эффективный инструмент достижения желаемых целей и положительных изменений.

Лена Корнеева

Это адаптация на русский язык статьи, опубликованной в немецко-язычном журнале профессиональной ассоциации немецких психологов (BDP):
Kornyeyeva, L. (2019). Zum Wert-Prinzip in der psychotherapeutischen Wortwahl. Report Psychologie, 1/2019, S. 23-24.

ЛИТЕРАТУРА

Berne, E. (2006). Die Transaktions-Analyse in der Psychotherapie. Eine systematische Individual- und Sozial-Psychiatrie. Paderborn

Boulton, M. (1977). Parental Injunctions: Witch Messages Masquerading as Nurturing Parent Messages. Transactional Analysis Journal 7:1 January 10-14.

Grawe, K. (2004). Neuropsychotherapie. Göttingen

Goulding, M.M., Goulding, R.L. (1979). Changing Lives through Redecision Therapy. New York

Holtby, M. (1973). You Become What I Take You To Be: R.D. Laing’s Work on Attributions as Injunctions Transactional Analysis Journal III:4 October 25-28

Michel, G., Oberdieck, H., Steiner, C. (2007). Die Kunst, sich miteinander wohl zu fühlen: Emotionale Kompetenz in Familie und Partnerschaft. Paderborn

Klein, M. (1948). Contributions to Psychoanalysis. 1921-1945., London

Kornyeyeva, L. (2017). Emotionale Kompetenz nach Claude Steiner: Eine kurze Einführung, in: Liebe ist die Antwort. Beiträge aus Psychotherapie, Pädagogischer Psychologie, Familienpsychologie, Wirtschaftspsychologie, Sozialpsychologie. Deutscher Psychologen Verlag, Berlin

Steiner, C. (1979). The Pig Parent. Transactional Analysis Journal, Volume: 9 issue: 1, page(s): 26-37. Issue published: January 1. https://doi.org/10.1177/036215377900900106

Steiner, C. (2005). Wie man Lebenspläne verändert: Die Arbeit mit Skripts in der Transaktionsanalyse. Paderborn

Steiner, C. (2009). The heart of The matter: Love, Information and Transactional Analysis. TA Press.

Удобная для печати 6-страничная pdf-версия

Схема 1. Функциональная модель эго-состояний по Берну и Штайнеру

Много раз в рамках обучения поводом для дискуссий становился вопрос различия обеих частей Родительского Эго-Состояния в некой конкретной ситуации.

Пример. Мама/папа запрещает ребёнку совать пальцы в розетку/играть с острыми предметами. По сути это меры репрессивные, ограничивающие и обычно вызывающие у объекта запрета неудовольствие/неприятие/протест. Вопрос: из какого Эго-Состояния действует родительская фигура – из Критического (Контролирующего) или из Заботливого (Воспитывающего) Родителя?

Мнения разделялись: одна считали, что, раз это ради блага ребёнка, то это Заботливый, другие же считали, что забота не должна быть репрессивной (я была „иной“).  

Наверное именно так и получила однажды хождение идея, что Критический Родитель „из лучших побуждений и стремясь обезопасить“ может функционально проявлять себя положительно — так к нему и приделали плюс. В остальных случаях был решено обозначать его отрицательно (КР-). Для равновесия и Заботливому Родителю приписали плюс и минус, как это отображено на схеме 2. 

Схема 2. Функциональная модель эго-состояний, модифицированная

Эта модификация изначальной бернианской модели всегда вызывала у меня ряд вопросов. Как определяется каждая из этих теперь четырёх частей вместо двух? И кто решает, какую из манифестаций считать „положительной“ и какую „отрицательной“? Какое именно преимущество имеет эта новая в сравнении с оригинальной и не теряем ли мы как специалисты в качестве нашей работы, уходя от стройной и непротиворечивой бернианской модели? Не открывает ли это поле для злоупотреблений — ведь если я репрессирую кого-то и при этом настаиваю, что мол, это для твоего же блага, то какой же это трансактный анализ с его идеей окейности во главе всего? И как же тот факт, что мы в своей работе всё же больше заняты анализом и гармонизацией трансакций не между детьми и родителями, а между взрослыми, где патерналистский аттитюд, мягко говоря, неуместен и как раз и является причиной проблем и конфликтов?

И вообще: а как же методологический принцип Оккама? Ну тот, который Бритва Оккама: „Не следует множить сущее без необходимости“, т.е. если феномен можно объяснить с помощью А, В и С, то не следует пытаться объяснять его с помощью А, В, С и D. Одним словом, запутанность этой модели и недостаточная её убедительность мешали мне опираться на неё в моей работе. 

И вот однажды в один прекрасный мартовский день 2010-го года с Родителем всё стало на свои места: благодаря дискуссии на международном ТА-шном форуме в yahoo, посты которой приходили на мой ящик.  

Ясность внёс Клод Штайнер (или Стайнер, как принято указывать в некоторых русскоязычных источниках). (Кстати, когда при встрече я спросила Клода, какое произношение его имени он предпочитает, он ответил, что давно привык к тому, что в разных языковых культурах его называют по-разному any in fine and it doesn´t matter). Так вот, форум и дискуссия, которая началась с поста о проявлениях Заботливого Родителя и приведения цитаты со страницы Клода, на что Клод и откликнулся (здесь и далее я выборочно привожу посты Клода из дискуссии): 

„На мой очень спорный взгляд Критический Родитель никогда не полезен и должен быть исключён из человеческих отношений, если вы хотите, чтобы это были отношения сотрудничества и любви.“

„Это был мой выбор определить Критического Родителя как враждебного и потому вредоносного для сотрудничества и любви и именно поэтому не оставляющего никакой возможности быть положительным (по моему определению)“.

„По поводу „Не тронь розетку!“ как аргумента в пользу Положительного Критического Родителя я скажу: это зависит от тона голоса и эмоции, сквозящей в заявлении. Это заявление можно сделать и из Взрослого, и из Заботливого Родителя и из Критического Родителя и каждое их этих Эго-Состояний здесь может оказаться эффективным или неэффективным. Тут нет необходимости в дополнительно запутывающем Положительном Критическом Родителе, не имеющем чёткого определения.

Всё сводится к следующему выбору: я прошу принять точку зрения, что Критический Родитель не имеет положительного использования, и я буду отстаивать эту точку зрения, потому что я страстно верю в неё из соображений изложенных выше.“

„Когда я был несведущим 21-летним студентом факультета физики и психологии, я встретил Эрика Берна и он объяснил мне, что „каждый это три человека“. 

Я принял это допущение, потому что оно показалось мне очень просвещающим и проясняющим. После 55 лет работы, основанной на допущении, что эта трихотомия верна, я феноменологически и своим опытом убеждён, что я это действительно три человека, каждый из которых имеет свою жизненно важную функцию в жизни. […] Я просто я знаю, что моё понимание трёх Эго-Состояний более благоприятствует той жизни, которую я хочу жить.

[…]

Мое представление, что Родитель это на самом деле два человека, один из которых (Заботливый Родитель) это полностью положительный, а другой (Критический Родитель) полностью отрицательный […] Честно говоря, именно так я вижу себя, вместе с моим Критическим Родителем, являющимся важной частью, которая однако нуждается в контроле и подавлении, потому что она это источник неприятностей и ничего иного.“

„Для меня есть две разные части родительского Эго-Состояния. Заботливый Родитель «Ты ОК», который предвзят в пользу индивида, и Критический Родитель «Ты не ОК» (называйте его как хотите: доминирующий, наказывающий, патриархальный и т.д.), который предвзят в ущерб индивиду и стремится заглушить его осознанность, спонтанность и умение переживать близость.

Называть Критического Родителя Защищающим Родителем это ошибка, основанная на неверном понимании намерений Критического Родителя, которыми являются подавление и контроль, а не защита. Это же вносит и ненужную неясность и размывает границы между Положительным Критическим Родителем и Отрицательным Критическим Родителем.“

„…по моему мнению Критический Родитель не имеет ценности в демократическом, Ты ОК – Я ОК, эгалитарном обществе.“

„Вопрос: Из какого Эго-Состояние действует Спасатель в Драматическом Треугольнике? Не является ли Спасатель Отрицательным Воспитывающим Родителем?

Клод: Хороший вопрос. Я думаю, что человек, действующий из роли Спасателя, находится под влиянием своего Критического Родителя, то есть представления, что спасаемый не может справляться с задачами самостоятельно и заботиться о себе.“

„Вопрос: Когда кто-то отклоняет нежелательные для него поглаживания, какое Эго-Состояние он использует? Может это быть Позитивный Критический Родитель (которого я называю Позитивным Защитным Родителем)?

Клод: Снова хороший вопрос. Я думаю, что когда человек отвергает нежелательные поглаживания, он действует из Взрослого или Ребёнка под влиянием Заботливого Родителя, сообщающего, что он заслуживает желаемые поглаживания и не должен принимать поглаживания, которые ему не нравятся.

Спасибо за ваши мысли. Я надеюсь, мне удалось разъяснить мои мысли. В целом я не вижу никаких преимуществ в разделении Критического Родителя на Положительного и Отрицательного. Иногда мне кажется, что это разделение было придумано для того, чтобы укрепить представление о том, что детям для правильного развития НЕОБХОДИМ Критический Родитель. На мой взгляд, неконтаминированный Взрослый и любящий Заботливый Родитель достаточны для воспитания здорового, свободного ребенка.“

„Критический родитель это нечто вроде внутреннего демона в понимании Берна, но Берн, кажется, воспринимал его как некое непостоянное, случайное явление, связанное со сценарием неудачника, тогда как я думаю, что Критический Родитель это постоянно присутствующий феномен, оказывающий влияние на большинство людей как интра-психически, так и в социальном смысле. Я также считаю, что Критический Родитель может быть контролирован и исключён посредством неверия в его необходимость и ясного осознания, что он совершенно нежелателен.“ 

Схема 3. Функциональная модель Эго-Состояний как предпосылка спонтанности, осознанности и близости вместо ролей, игр и сценария

Итак, согласно Штайнеру, для здоровых (неманипулятивных) коммуникации и отношений вполне достаточно хорошо функционирующих (неконтаминированных и неисключённых) Эго-Состояний Заботливого Родителя, Взрослого и Свободного Ребёнка. Всё остальное – теоретически небезупречно и потому непрактично. И я полностью разделяю этот подход, ведь в моей практической работе, равно как и в личной жизни он меня ни разу не подвёл. 

Подход Клода это инструмент, позволяющий гармонизировать отношения, получить желаемую любовь, адекватно постоять за себя, там где это нужно. Ведь если не уметь выделять, осознавать и исключать из собственной психической жизни ту внутреннюю инстанцию, которая делает нас искусственно слабее, мы не получим желаемых изменений. В конце концов индивидуальное функционирование сводится лишь к одному вопросу: „Какой из внутренних инстанций я в данный момент отдаю контроль и руководство – Заботливому или Критическому Родителю?“

Нет смысла искать положительные аспекты в Критическом и отрицательные в Заботливом Родителе – если это забота, то она выглядит, звучит и ощущается как забота, если нет – то нет. Взгляд на Критического Родителя как на однозначно контрапродуктивный конструкт без единого допущения о его возможной пользе или оправданности это не прихоть, а проявление адекватной заботы, любви, уважительного отношения к себе и другим.

На мой взгляд только оригинальная функциональная модель Берна идеально отражает его революционную идею, сделавшую трансактный анализ в своё время таким прорывом в психотерапии. Эту идею Берн метафорически выразил так: „Мы рождаемся принцами и принцессами, а цивилизация делает из нас лягушек“. Нас делает менее способными, менее свободными счастливыми именно Критический, т.е. Обесценивающий Родитель как интроект, т.е. некая инстанция, встраиваемая извне в процессе социализации и прямо противоречащая нашей природной потребности в подтверждении ценности — в любви, в чутком отношении, в понимании и принятии. Для точной идентификации этого источника дисгармонии нам и нужен соответствующий элемент модели и недвусмысленно определённый конструкт.

Так что давайте оберегать себя и других от опасных розеток или острых предметов из любви, а не из любви к ограничениям. А Бритва Оккама пусть будет, она как раз не навредит.

Лена Корнеева

P.S. На ITAA-форуме до сих пор сохранился этот тред, так что все 52 сообщения этой живой дискуссии с вопросами, возражениями и аргументами можно прочесть в оригинале (название треда: Nurturing Parent – from Claude Steiner’s website; начало 4 марта 2010 года). 

P.P.S. Для бо́льшей ясности в моей работе я отказалась от эпитетов „критический“ или „контролирующий“ – они имеют неоднозначные, в том числе и положительные коннотации и потому не позволяют полно и ясно отразить суть феномена. К тому же немецкий язык к счастью предлагает такое удачное противопоставление двух однокоренных антиподов – wertschätzend (ценящий) и abwertend (обесценивающий) и к тому же отражает сам принцип различия между этим двумя конструктами. Подробнее об этом в статье „Принцип ценности и психотерапевтический язык“.

Литература:

Steiner, C. (2009). The heart of The matter: Love, Information and Transactional Analysis. TA Press.

© Kornyeyeva 2019

www.doktorlena.de

(more…)

Некомпатибельность мировосприятий это аспект, который часто выпускают из вида и те, кто обращаются за психологической поддержкой, и порой те, кто её оказывают. Выбирая методологию и специалиста, с самого начала важно определиться, к какой из двух групп Вы относитесь. Это во многом предопределяет эффективность предпринимаемых усилий.

Разделение на гуманитариев и технарей, хоть и несколько условно, но передаёт принцип, по которому многие люди не находят понимания между собой в жизни, а не только в рамках психологической поддержки. Ключ к взаимопониманию это всегда язык и те категории, которыми человек мыслит и описывает феномены социальной реальности.

Гуманитарий это тот, кто мыслит скорее образно, хорошо ориентируется в символах и метафорах и использует язык, богатый понятиями из мифологии и, к примеру, психоанализа. Анима, бессознательное, архетипы и „всякое такое“ – родная стихия гуманитариев, но они же воспринимаются технарями как то, что „нельзя потрогать“, эмпирически измерить и проверить на валидность.

Технарь это тот, кто опирается более на факт, чем на его интерпретацию и глубинные смыслы. Будучи клиентом и пытаясь разобраться в конфликте, он больше занят тем, что сделано, а не тем, что сказано. Для него важны действия и результаты действий, договорённости и их выполнение. Он не силён в языке символов и аллегорий и считает всё это ненужной „эзотерикой”, не имеющей ценности и терапевтического потенциала.

Представление о феминной природе гуманитариев и маскулинной природе технарей это скорее ещё одно представление гуманитарного ряда. На самом деле бывают очень структурированно мыслящие женщины и весьма образно мыслящие мужчины, однако это не мешает быть им полноценными мужчинами и женщинами.

Не новость, что противоположности притягиваются (это, кстати, пример гуманитарной формулировки) и партнёрства нередко создаются между такими разными, но и дополняющими друг друга людьми. И вовсе не сами эти различия являются причиной конфликта, но если в партнёрстве между технарём и гуманитарием конфликт возникает, то им бывает особенно сложно услышать и понять друг друга.

Как терапевту отношений мне нередко приходится „переводить“ с русского на русский или с немецкого на немецкий то, что говорят друг другу такие близкие люди. Почти отчаявшись быть понятым, они пытаются донести свою правду, но при этом каждый из них – на своём понятийном языке. Дело в том, что решение проблемы мы всегда хотим слышать на родном языке – на том, в категориях которого мы мыслим и существуем.

А ещё важно не обесценивать тот или иной образ мышления. Ведь у каждого из них есть свои преимущества, которыми можно взаимно обогащаться. В конце концов из этого и состоит наша жизнь.

Лена Корнеева